К оглавлению
Историко-генеалогический словарь-справочник
Воспоминания Гейнца Гудериана о подмосковных морозах в декабре 1941 года
Утром 14 ноября я побывал в 167-й пехотной дивизии и поговорил с солдатами и офицерами. Ситуация со снабжением была ужасной. Не было ни маскхалатов, ни сапожной мази, ни белья, ни, что самое страшное, шерстяных штанов. Многие из солдат до сих пор ходили в хлопчатобумажных брюках, и это при 22 градусах мороза! Около полудня я побывал в 112-й пехотной дивизии, где услышал то же самое. Солдаты добывали себе русские шинели и меховые шапки, и только по эмблемам можно было распознать в них немцев. Все запасы обмундирования, имевшиеся в танковой армии, были немедленно отправлены на передовую, но это была лишь капля в море.
Битва под Москвой. Перелом
В первых числах декабря по характеру действий и силе ударов всех группировок немецких войск чувствовалось, что противник выдыхается и для ведения наступательных действий у него уже нет ни сил, ни средств.
В доблестной бригаде Эбербаха осталось танков пятьдесят, и это всё, что у нас было. Во всех трёх танковых дивизиях осталось машин 600. Много проблем доставлял нам лёд, поскольку шипы для траков так и не прибыли. Из-за мороза невозможно было пользоваться танковыми перископами, а специальную мазь против их запотевания тоже не привезли. Для того чтобы завести танк, надо было сначала развести костер под двигателем. Топливо замерзало, а масло загустевало на морозе. Этой бригаде тоже очень не хватало зимнего обмундирования и антифриза.
XLIII армейский корпус сообщал, что несёт тяжёлые потери.
Я снова ночевал в Плавском.
15 ноября русские возобновили атаки на XLIII армейский корпус.
17-го мы узнали, что в секторе Узловой появились части из Сибири и продолжают прибывать по железной дороге в районе Рязани и Коломны. 112-я пехотная дивизия уже вступила с ними в контакт. Поскольку одновременно с этим из района [271] Дедилова дивизию атаковали неприятельские танки, то одолеть нового противника дивизия уже не смогла. Не стоит осуждать бойцов — следует помнить, что от одних обморожений каждый полк потерял уже по 500 человек, пулемёты не могли стрелять из-за морозов, а наши 37-миллиметровые орудия оказались бессильными перед танками «Т-34». В результате всего этого в войсках возникла паника, докатившаяся до самого Богородицка. Это был первый подобного рода случай за всю русскую кампанию, и он стал предупреждением о том, что боеспособность пехоты уже на пределе, и выполнять трудные задачи солдаты уже не cмогут. [272] […]
Лишь тот, кто видел бесконечные русские снежные просторы той зимы и чувствовал дыхание царящего в них ледяного ветра, засыпающего снегом всё на своем пути, лишь тот, кто часами ехал по ничейной территории для того, чтобы увидеть в конце пути холодный домик с тонкими стенами, внутри которого сидят полуголодные солдаты в тонкой одежде, лишь тот, кто видел наряду с ними сытых, тепло одетых и неутомлённых сибиряков, имеющих всё необходимое для зимней военной кампании, — лишь тот, кто всё это испытал, может верно судить обо всём произошедшем. [278] […]
Моя точка зрения на тот период видна из письма, которое я написал 8 декабря:
«Как это ни печально, но Верховное командование превзошло само себя в части недоверия к нашим докладам о слабости наших войск и в части сочинения новых требований, не сделав при этом ничего для подготовки наших частей к зиме и всё удивляясь, как это морозы в России достигают минус 32 градусов. У солдат больше нет сил на то, чтобы захватить Москву, и поэтому я с тяжёлым сердцем принял решение вечером 5 декабря прекратить наши бесплодные атаки и отойти на предварительно выбранный и относительно короткий [284] рубеж, который я, надеюсь, смогу удерживать и с остатками моих сил. Русские следуют за нами по пятам, и можно ждать беды. Мы несём тяжёлые потери, особенно от болезней и обморожений. Конечно, остаётся надежда, что хотя бы часть солдат, вылечившись, сможет вернуться в строй, но сейчас с этим ничего не поделать. Потерь в технике и артиллерии из-за морозов гораздо больше, чем мы опасались. Мы стараемся повсеместно использовать сани, но это слабая помощь. К счастью, наши великолепные танки до сих пор удавалось держать в порядке. Но только богам известно, сколько ещё они протянут на холоде. [285] […]
В 15.30 20 декабря я приземлился в аэропорту в Растен-бурге. Мне предстояло пятичасовое совещание с Гитлером. [289] […]
Я: «Каждый немецкий солдат знает, что в военное время обязан рисковать своей жизнью ради своей страны, и до сих пор наши солдаты доказывали, что готовы принять смерть. Но просить о таком самопожертвовании можно только тогда, когда оно может привести к результатам, которые того стоят. А те указания, которые я слышу, приведут лишь к потерям, несравнимым с теми результатами, которых, возможно, удастся достичь. Моим солдатам будет негде укрыться ни от погоды, ни от русских, пока они не дойдут до линии Зуша—Ока, до построенных там осенью фортификаций. Я прошу не забывать о том, что не противник причиной основной части наших потерь — морозы косят наши ряды вдвое сильней, чем огонь русских. Это знает любой, кто видел набитый обмороженными бойцами госпиталь».
Гитлер: «Я знаю, что вы не жалеете себя и много времени проводите среди солдат. Я благодарен вам за это. Но вы смотрите на вещи слишком близко. Вы находитесь под слишком сильным впечатлением от солдатских страданий. Вы их слишком сильно жалеете. Поверьте, на расстоянии многое видится яснее». [291]
Я: «Конечно, уменьшение страданий моих солдат — мой долг, насколько это в моих силах. Но это трудно делать, когда мои бойцы до сих пор не получили зимнего обмундирования и большая часть пехоты ходит в хлопчатобумажной форме. Сапоги, теплое белье, рукавицы, шерстяные подшлемники — всего этого нет, а то, что есть, — изношено донельзя».
Гитлер закричал: «Это неправда! Генерал-квартирмейстер сообщил мне, что зимнее обмундирование выделено!»
Я: «Осмелюсь заявить — да, выделено, но до нас оно не дошло. Я решил выяснить почему. В данный момент оно уже несколько недель лежит на вокзале в Варшаве, потому что дальше его не на чем везти ввиду отсутствия локомотивов и разрушений на путях. В просьбах о доставке зимнего обмундирования в сентябре и октябре нам было отказано. А теперь уже поздно».
Послали за генерал-квартирмейстером, которому пришлось признать, что все сказанное мной — правда. Результатом этой беседы стала рождественская кампания Геббельса по сбору теплой одежды для солдат. Но собранная в эту кампанию одежда так и не дошла до фронта зимой 1941/42 года. [292]
Источник: Гудериан Г. Воспоминания немецкого генерала. Танковые войска Германии во Второй мировой войне. 1939 – 1945. – М.: ЗАО Центрполиграф, 2005. – 574 с. – с. 271-292. - ISBN 5-9524-1585-7
Heinz Guderian - генерал-полковник, командующий 2-й танковой группой в составе группы армий «Центр».
Калинин. Декабрь 1941 года
Es gibt kein Halten mehr. Die sowjetischen Angriffe treiben die deutschen Truppen von einer Riegelstellung zur anderen zurück. Um Kalinin setzt ein erbarmungsloses, siebzehntägiges Ringen ein. Sechs deutsche Divisionen, die Hälfte der hier operierenden Armee, werden zerschlagen, ehe der Rest um die Mitte des Monats aus der Stadt abzieht. Ebenso blutig verläuft der Rückzug der bei Tula stehenden deutschen Gruppierung
Источник: Der zweite Weltkrieg. – Berlin: Deutscher Militärverlag, 1968. – 476 s. – S. 210.
Калинин. Декабрь 1941 года
Deutsche Kriegsgefangene überzeugen sich am Beispiel ihrer Wachtposten von der guten sowjetischen Winterbekleidung
Источник: Der zweite Weltkrieg. – Berlin: Deutscher Militärverlag, 1968. – 476 s. – S. 210.
Клин. 15 декабря 1941 года
Für die Flucht aus dem am 15. Dezember befreiten Klin waren diese Strohstiefel zu plump. Die deutsche Hinterlassenschaft erweckt ein allgemeines Staunen
Источник: Der zweite Weltkrieg. – Berlin: Deutscher Militärverlag, 1968. – 476 s. – S. 210.
Клин. 15 декабря 1941 года
Sowjetische Panzer im Vormarsch – hier bereits neue Typen. Trotzdem mangelt es der Sowjetarmee noch fühlbar an Waffen und Ausrüstung
Источник: Der zweite Weltkrieg. – Berlin: Deutscher Militärverlag, 1968. – 476 s. – S. 211.
Генерал Мороз. 1941 год
Erschreckend hoch ist bei den sehr leichtfertig ausgerüsteten deutschen Truppen die Zahl der Erfrierungen. Die Ärzte der Kriegsgefangenenlager sind entsetzt
Источник: Der zweite Weltkrieg. – Berlin: Deutscher Militärverlag, 1968. – 476 s. – S. 213.
Из воспоминаний Георгия Константиновича Жукова
Развернув ударные группировки на широком фронте и далеко замахнувшись своим бронированным кулаком, противник в ходе битвы за Москву растянул войска по фронту до такой степени, что в финальных сражениях на ближних подступах к Москве они потеряли пробивную способность. Гитлеровское командование не ожидало таких больших потерь в битве за Москву, а восполнить эти потери и усилить свою подмосковную группировку не смогло.
Из опроса пленных было установлено, что в некоторых ротах осталось по 20—30 человек, моральное состояние немецких войск резко ухудшилось, веры в возможность захвата Москвы уже нет.
Войска Западного фронта тоже понесли большие потери, переутомились, но нигде не дали прорвать оборону и, подкрепленные резервами и воодушевленные призывами партии, удесятерили силы в борьбе с врагом на подступах к Москве.
За 20 дней второго этапа своего наступления на Москву немцы потеряли более 155 тысяч убитыми и ранеными, около 800 танков, не менее 300 орудий и значительное количество самолетов. Тяжелые потери, незавершенность в осуществлении стратегических задач посеяли в массах немецких войск сомнения в успешном исходе войны в целом. Фашистское военно-политическое [342] руководство потеряло престиж непобедимости в глазах мирового общественного мнения.
Бывшие гитлеровские генералы и фельдмаршалы пытаются в провале плана захвата Москвы и планов войны в целом обвинить Гитлера, который якобы не посчитался с их советами и приостановил в августе движение группы армий «Центр» на Москву, повернув часть ее войск на Украину.
Так, Ф. Мелентин пишет: «Удар на Москву, сторонником которого был Гудериан и от которого мы в августе временно отказались, решив сначала захватить Украину, возможно, принес бы решающий успех, если бы его всегда рассматривали как главный удар, определяющий исход всей войны. Россия оказалась бы пораженной в самое сердце».
Генералы Г. Гудериан, Г. Гот и другие считают основной причиной поражения их войск под Москвой наряду с ошибками Гитлера суровый русский климат.
Конечно, и погода, и природа играют свою роль в любых военных действиях. Правда, все это в равной степени воздействует на противоборствующие стороны. Да, гитлеровцы кутались в теплые вещи, отобранные у населения, ходили в уродливых самодельных соломенных калошах. Полушубки, валенки, телогрейки, теплое белье — все это тоже оружие. Наша страна одевала и согревала своих солдат. А гитлеровское руководство собиралось налегке пройтись по России, исчисляя сроки всей кампании неделями и месяцами. Значит, дело в политических и стратегических просчетах фашистской верхушки.
Другие генералы, буржуазные историки винят во всем грязь и распутицу. Но я видел своими глазами, как в ту же самую распутицу и грязь тысячи и тысячи москвичек, не приспособленных, вообще-то говоря, к тяжелым саперным работам, покинув свои уютные городские квартиры, копали противотанковые рвы, траншеи, устанавливали надолбы, сооружали баррикады, заграждения, таскали мешки с песком. Грязь прилипала к их ногам, к колесам тачек, на которых они возили землю, неимоверно утяжеляла и без того несподручную для женских рук лопату.
Могу еще добавить для тех, кто склонен непогодой маскировать истинные причины поражения под Москвой, что в октябре 1941 года распутица была сравнительно кратковременной. В первых числах ноября наступило похолодание, выпал снег, местность и дороги стали всюду проходимыми. В ноябрьские дни «генерального наступления» гитлеровских войск температура в районе боевых действий на московском направлении установилась от 7 до 10 градусов мороза, а при такой погоде, как известно, грязи не бывает. [313]
[…]
Эйзенхауэр большой интерес проявил к битвам за Ленинград, Москву, Сталинград и Берлин. Он спросил, насколько физически тяжела была обстановка лично для меня как командующего фронтом во время битвы за Москву.
— Битва за Москву, — ответил я, — одинаково была тяжела как для солдата, так и для командующего. За период особо ожесточенных сражений с 16 ноября по 8 декабря мне приходилось спать не больше 2 часов в сутки, да и то урывками. Чтобы поддержать физические силы и работоспособность, приходилось прибегать [694] к коротким, но частым физическим упражнениям на морозе и крепкому кофе, а иногда к двадцатиминутному бегу на лыжах.
Когда же кризис сражения за Москву миновал, я так крепко заснул, что меня долго не могли разбудить. Мне тогда два раза звонил товарищ Сталин. Ему отвечали: «Жуков спит, и мы не можем его добудиться». Верховный сказал: «Не будите, пока сам не проснется». За время этого крепкого сна Западный фронт наших войск переместился не меньше как на 10—15 километров. Пробуждение было приятным... [695]
Источник: Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. – М.: Издательство АПН, 1970. – 704 с. – с. 342-343.